[john-dee]

13.12.2008 в 08:51

Пишет  Голубой огонёк:

21. Тени
Тема:
Ты вчера невзначай потерял свою тень
И сегодня не ты, а она гостит у меня
Мы чуть-чуть поиграем здесь, в темноте -
Пистолет, я и тень... попытайся понять.

Я сижу на столе в темной кухне. Ранние зимние сумерки растеклись по квартире, холодный декабрьский дождь залил город. Я хотел бы плакать вместе с этим дождем, но мои слезы уже далеко в прошлом. Я похоронил их вместе с ним.
Я не вспомню сейчас ни часа нашей первой встречи, там, в середине семидесятых, ни первого взгляда, ни первого слова. Зато я прекрасно помню другое. Первый сбой сердца от прикосновения его руки. Ощущение горячего румянца, невольно заливающего щеки, чувство, что ресницы стали будто свинцовыми - иначе почему я не могу поднять на него взгляд? И стыд, и смятение, и панику... и безразличие ко всему этому - лишь бы он был рядом... хоть иногда. А затем счастье - горячее, как медовые искры в его каштановых волосах, как солнечные всполохи в сером взгляде, как задорные нотки в ломающемся мальчишеском голосе - яркое, иррациональное. И неверие и вера... нет, знание. А затем - прикосновение его рук и губ, неумелые, но такие жадные и искренние объятия и сумасшедший стук наши сердец...
Афган. Восторг от понимания того что мы - вместе, отправляемся на настоящую войну. Тошнотворный ужас, невозможность выстрелить - ведь перед тобой ребенок - и булькающий хрип в горле убитого этим ребенком товарища. Нож, кровь, кишки, развороченная плоть безумная смесь жажды мести и страха. Истерика и только его руки, единственно надежная пристань в этом бурлящем котле ужаса и крови.
Через всю войну, в отличие от меня - без единой царапины. Так почему так глупо и в самом конце? Груз двести. Тогда я уже не мог плакать.
Возвращение домой. Домой? Я не знаю, почему остался здесь - ведь каждый раз когда я замечал свет в окнах его квартиры мое сердце болело как тогда, когда я сжимал в объятиях его остывающее тело. Может быть потому, что эта боль - все что мне осталось от него.
Это случилось однажды вечером. Тоскливым и бессмысленным как и все мои вечера. Хотел вынести мусор и услышал крики из соседней квартиры. Алкоголик отец, серая запуганная мышь - мать. Ах, да, еще ребенок. Мальчишка-подросток. Мрачный, диковатый звереныш. Вот он-то тогда и вылетел из дверей квартиры, отирая кровь с разбитых губ и кинулся к лестнице. Я на ходу перехватил его за руку и услышал в ответ стандартный набор уличной брани, поминающей мою профессию. Ну да. Мент. Цепная псина. Мусор. Что я сказал ему тогда? Да то что и всем, таким как он - что не желаю замерзших, на улице бушевала самая настоящая метель, трупов на своем участке. Почему я сказал это ему? Почему я так сказал? Из-за одного только знакомого жеста: Сергей, помнится, точно так же отирал кровь с губ после драки. Моей с ним.
Почему он притих и пошел за мной? Не знаю. Мне и теперь это безразлично. Он пришел тогда. Пришел и на следующий день, а потом повадился гостить у меня. Часто ночевал, вечерами тихо сидел в углу за старым письменным столом, учил уроки, время от времени кидая на меня быстрые взгляды из-под челки и спрашивая помощи. Почему я не гнал его? Может из-за этих взглядов - точно такие же кидал на меня Сергей, когда стеснялся или не решался что-то спросить. Нет, они не были похожи. Но иногда мне казалось что слабый отблеск, далекое отражение моего Сережи мелькает в этом мальчишке. Случайно не так сходят с ума?
Сколько прошло времени? Не знаю, но, должно быть, немало, ведь детей не берут в армию, хотя только дети так упорно настаивают на своем уходе "на войну". Наше поколение искалечил Афган, его — провернуло через мясорубку Чечни. Я уже забыл о нем, когда на моем пороге появился взрослый парень с затаенной надеждой в светлых глазах.
А потом... может быть я слишком изголодался по простому человеческому теплу, а, может в этом незнакомом юноше я вновь увидел далекое эхо моей минувшей любви.
Прошли годы. Я как и прежде не задумывался, почему ко мне, немолодому уже, мрачному и нелюдимому следователю по особо важным, продолжал приходить красивый мужчина, превратившийся из ребенка, стоящего на учете в детской комнате милиции, в успешного дельца. Он мог не появляться месяцами. Потом я заходил в свою неуютную конуру и находил его спящим на ветхом, продавленном диване, а на столе небрежно брошенные, лежали ключи - две связки на одном кольце, и старый, затертый до неузнаваемости брелок.
Время шло и пусть и не лечило старые раны до конца, но все же кое-как затягивало их. Главное правило — не делай резких движений и не истечешь кровью. А постоянная ноющая боль, ну что же, к этому привыкаешь и даже перестаешь замечать. И даже можно жить. Или по крайней мере успешно убеждать себя в этом. Так я думал до сегодняшнего дня.
Таскаться на задержания — не мое дело, но случаю на это наплевать. Он был клиническим психом, а может его таким сделал знаменитый афганский синдром? С такими никогда не знаешь, что вытворит в следующую секунду. Или что скажет. Мало приятного в том, чтобы заглянуть в глаза безумию, которое, тщательно связанное и контролируемое, живет внутри тебя. Я не знаю как, но солдаты той войны всегда узнавали друг друга. Словно она выжгла на наших лицах клейма, видимые только таким же меченным. И все же, не смотря на узнавание, как всегда выстрелом вошло в сердце знакомое:
Салют, шурави!
Я не помню, что говорил ему — вооруженному безумцу, который нужен был нам живым. Я все забыл, кроме короткой фразы, так любимой когда-то нами, которую выкрикнул этот ненормальный, внезапно кидаясь ко мне:
Счастье для всех! И пусть никто не уйдет... - пуля оборвала эти слова в самом конце, рисковать моей никчемной жизнью, группа захвата права не имела. Они кинулись ко мне, а я стоял и понимал, что все эти годы, двадцать долгих лет исчезли и я снова стою над распростертым телом, с аккуратным пулевым под левой лопаткой. И даже волосы у него были каштановые, лишь слегка присыпанные солью седины. Точно так же как и у Сережи перед самым его концом. Я стоял и так же как и тогда, задыхался от боли и ужаса. А потом пришло понимание. Понимание того, что я не могу так больше.
Я думал — все забуду, как забывали многие. Но не смог. «Счастье для всех! И пусть никто не уйдет.» Я не смог уйти от своего короткого счастья. И от его потери. «Жизнь — игра» любил повторять Сергей. Да, именно. Только когда этап игры пройден — надо идти дальше. Ты не мог провести этой аналогии — не дожил до времени засилья виртуальной реальности. А я топчусь на месте, застыв в призрачной паутине воспоминаний. При том, что выход совсем рядом — лишь протяни руку. Ты бы понял.
Дождь лил мне за шиворот, льдинками соскальзывал с лица, но я брел по улице не ускоряя шага. Во дворе остановился и привычно поднял голову, ища знакомое окно. Дождь немилосердно хлестал меня по лицу, а я стоял, смаргивая с ресниц капли и вспоминая, вспоминая, все то, о чем запрещал себе думать все эти годы. Нет смысла убегать от того, что тенью следует по пятам. Или за чем тенью следуешь по пятам ты.
Откуда-то из приоткрытого окна раздался печальный гитарный перебор популярной песни. И слова, в которые я никогда не вслушивался прежде, внезапно пересказали историю моей жизни. Короткую историю долгих лет. Я вдруг ощутил тяжесть оружия в наплечной кобуре.
А теперь здесь, в зимней мгле стылой квартиры, сижу и перебираю прошлое, как карты. Мне некуда торопится, воспоминания вот-вот закончатся. Сквозняк проходит по квартире, заставляя меня зябко поежится и принося с собой еле слышный запах дорого мужского одеколона. Очень дорогого. И тут перед моими глазами всплывают совсем неожиданные картины.
Темные волосы. Холодный цвет, словно бы подернутый пеплом. Светлые, поразительно светлые серые глаза. Подросток зачарованно сморит, как я не расстегивая, стягиваю через голову рубашку. Осторожно подбирается поближе и, решившись, задает вопрос. Равнодушно отвечаю, в который раз терпеливо перечисляя причины и наспех припоминая обстоятельства получения ранений, расписавших мое тело шрамами. Светлые глаза разгораются ребяческим восторгом, но мне хочется спать, я прерываю череду расспросов и пытаюсь сосредоточится на проверке уроков. Мальчишка послушно умолкает и с очень серьезным видом сидит рядом.
Недоуменно и слегка раздраженно расспрашиваю долговязого юношу, за каким чертом его понесло в армию? Он отводит взгляд и упорно молчит. Пожимаю плечами — в конце-концов у меня скоро дежурство, надо сконцентрироваться на более важных вещах. И машинально отмечаю выражение странного разочарования, промелькнувшее на лице парня.
Звонок в дверь. Я не узнаю моего визитера и лишь по очень светлым глазам понимаю кто передо мной.
А затем робкая надежда и сбивчивые слова признания и свое чуть было не вырвавшееся равнодушное «Убирайся», но всего лишь один быстрый взгляд из-под ресниц, совсем как у Сергея и я, неожиданно сам для себя, соглашаюсь. Его радость и снова выражение горького разочарования утром, когда он понял, что для него ничего не изменилось. Или почти ничего. Но не уходит.
Записка на столе и полудетское «не ищи». Бумажка летит в помойку и снова забываю о его существовании.
Опять звонок в дверь. Я не помню сколько прошло времени. На пороге — блестящий «хозяин жизни». Посиделки за бутылкой дорогого конька, его рассказы, которые я почти не слушаю — на мне очень важное дело и оно занимает все мои мысли. А затем, когда я с плохо сдержанным нетерпением провожаю его к двери, он разворачивается ко мне и начинает отчаянно и сбивчиво просить прощения. В конце-концов он остается.
А потом были снова уходы и снова возвращения. И только теперь, вспоминая все это, я понимаю, что он действительно любит меня. Что он страстно хотел стать для меня кем-то, а когда понял, что не может сделать этого, согласился остаться хотя бы отголоском воспоминания. Он был согласен на роль тени, не понимая, что тень — это я.
Я поднимаю глаза и вижу темный силуэт, прилепившийся к косяку и сначала даже не понимаю кого вижу — свои воспоминания или того, кто силится ворваться в них.
- Привет, - произносит мой гость. Или это голос из моей памяти?
В играх не всегда один путь перехода с уровня на уровень. В некоторых из них есть альтернативные пути развития — все зависит лишь от выбранной тобой двери. И сейчас я понимаю, что нахожусь именно в такой игре и могу выбирать — уходить ли мне окончательно в мир теней или попробовать протянуть руку тому, кто готов сделать все, чтобы я стал живым. Я еще не знаю, какой путь выберу, пистолет привычно лежит в моей ладони, но мне так хочется верить, что какое бы продолжение игры я не избрал... вы поймете меня. Постараетесь понять. Рука с оружием медленно поднимается.
Привет, - отвечаю я сам толком не понимая кому из них и невольно заканчиваю словами услышанной сегодня песни, - Мы будем счастливы теперь — и навсегда.
И я твердо уверен, что так оно и будет.