[john-dee]

О, оно не потерялось! Теперь еще найти свой любимый по тайне третьей планеты!
Окончание в комментах ибо в один пост не помещается. Настоятельно рекомендую.
squick-fest.diary.ru/p63284900.htm?discuss&disc...

Авторы: Макавити и институтка.

Авторы глубоко убеждены, что если уж прыгать по чужим сквикам, то в сапогах и с разбегу, чтобы заказчики икали и плакали.
Кроме того, в процессе Авторы увлеклись и закинковали.
Поэтому на несколько часов не успели к окончанию тура.

Но вот вам текст про космонавта, аквалангиста, редкие встречи и искреннюю любовь - в точности по заявке. От себя мы добавили настоящий коммунизм будущего.
Просим прощения у физики и ОТО в частности.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

- Ну, Сергей Александрович, ну, голубчик, с этими материалами наш институт и за сто лет не управится. Ну удружили!
Седой как лунь старик в белом халате и забавных старомодных очках, улыбаясь вопреки укору, подошел к молодому великану, стоявшему у выхода со стартовой площадки. Великан добродушно улыбнулся в ответ и протянул ладонь для рукопожатия:
- Эх, Иван Карпыч, с вашим-то энтузиазмом... лет через десять опять придется лететь.
Иван Карпыч смущенно замахал руками, но даже не пытался скрыть, как ему были приятны эти слова.
- Так что, Сережа, когда в новый полет?
- Через неделю. Несколько дней отдохну и снова в космос.
- Не сидится на Земле? К звездам тянет?
- Работа такая, Иван Карпыч, - развел руками Сергей.
Да, когда-то он действительно ничего так не любил, как полеты. Незабываемое чувство, когда слышишь из динамика звонкий голос дежурного: «Приготовиться! Старт!» - и широкие эластичные ремни вжимают тебя в кресло, перед глазами плывут цветные круги – а затем тонкий переливчатый сигнал, и это значит, что старт дан, все в порядке и огромная черепаха фотонного прямоточника медленно ложится на околоземную орбиту.
Но сегодня он, отстегивая ремни, снимая маску, в очередной раз вздохнул: «Наконец-то!» Обычная болезнь бывалых межпланетников – тоска по Земле. Может, в этом и была причина того, что он не остановился побеседовать по заведенной традиции с добрейшим Иваном Карпычем, а направился к высокому зданию гражданского космопорта – на его крыше, сложив крылья, отдыхали разноцветные птерокары.
Сергей поднялся по полупрозрачным спиральным подъемам – на его темно-синюю форму оглядывались, а стайка угольно-черных негритяночек, ярких, как спелые фрукты, захихикала и проводила его радостным щебетом.
В другое время он бы улыбнулся им вслед, но почему-то именно сегодня этого делать не хотелось. Хотя полет был не тяжелый, рутинный – никаких бешеных атмосфер, газовых гигантов, метеоритных колец…
На крыше он подошел к ярко-зеленому, как кузнечик с Ружены, птерокару, сел, аккуратно захлопнул за собой дверцу. Он, как все настоящие пилоты, презирал мальчишескую рисовку, которая требовала захлопывать дверцу птерокара в полете, движением фюзеляжа. «Баловство!» - отчего-то сердито подумал Сергей. – «Баловство».

Он посадил птерокар у гранитных перил древней смотровой площадки на Ленгорах. Стекло защитного колпака тут же усеяли капли: в Москве шел дождь. Под ним мокла непривычно пустая параплановая вышка. Сергей впечатывал шаг в блестящий от дождя розово-серый гранит, в швах между плитами пузырилась вода. Он шел к Университету: его шпиль пронзал облака вдалеке, огромные крылья охватили горизонт. Высокие ели, посаженные здесь много лет назад, обдавали его холодным душем. Под ногами захрустела гранитная крошка – он вышел на Аллею Ученых. Справа и слева замелькали белые бюсты. Сергей мысленно перечислял их, как считалочку: Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Мичурин… Он хорошо их помнил: его отец, физик-ядерщик, всю жизнь проработал в Университете, и Сережа учился читать по этим бюстам.
Университет вырос перед ним неожиданно, Сергей не успел даже дойти до гранитных высоких ступеней портика. Стены из-за осевшей на них влаги казались темно-серыми.
«А в солнечный день он розовый», - подумал Сергей. Форма совсем намокла и неприятно облепила тело. Он с завистью посмотрел на пробегающих мимо смеющихся ребят в прозрачных разноцветных дождевиках и свернул налево, в липовую аллею – это был самый короткий путь к антиграв-платформе.
Под дождем мокли нежные лепестки недавно расцветших яблонь. Со склонившихся под тяжестью воды молодых веток падали капли, в воздухе одуряюще пахло прибитой пылью, свежей листвой и чем-то еще – чем-то таким, что бывает только один раз, только сейчас, но только зря бередит душу несбывшимися мечтами.
Университетский парк распахнулся на проспект Вернадского, за которым в дымке дождя уже виднелась антиграв-станция.
Сергей прошел к ней напрямик, через заросшие еще не скошенной травой холмы, и остановился у входа.
Так было каждый раз: он возвращался на Землю, прилетал сюда, к Университету, гулял в парке, а потом отправлялся домой. И дома все тоже шло по однажды заведенному порядку: он встречался с друзьями, они водили его на выставки и в театры, он знакомился с девушками и вечерами гулял с ними по набережным Москвы. И никак не мог отделаться от ощущения, что все это не по-настоящему, а только чтобы занять время до следующего полета. Что все важные дела он будет делать в следующий раз. Он любил Москву и, будучи в рейсе, всегда мечтал, что вернется и будет гулять по улочкам и паркам целыми днями. Но каждый раз занимался чем-то другим, неважным. А потом улетал, зная, что в очередной раз потерял время зря.
Громкий смех отвлек его от размышлений. Из павильона вышли трое парней, бородатые, в свитерах и с лыжными чехлами за спинами. Они немного постояли под крышей, обсуждая какого-то Вилли, потом, прикрываясь чехлами от дождя, побежали в сторону Университета. Снова стало тихо.
«Не хочу домой» - сказал вдруг себе Сергей, зашел на станцию и, пройдя мимо своей ветки, дошел до крайнего пути, где мягко покачивался салон антиграва. Войдя внутрь, он сел на первое попавшееся место в третьем от окна ряду. Девушка, сидевшая рядом, с интересом посмотрела на его серебристый значок, на шеврон особого летного отряда, но промолчала.
Пока они летели, за окном стало темнеть. Дождь стих, и Москва обрисовалась отчетливо. Огни высотных кварталов были выше антиграва, зелень, в которой утопал город, в сумерках казалась непроглядно-черной, лишь изредка мелькали цепочки фонарей вдоль аллей и проспектов, как потерянные в траве хрустальные бусы.
Антиграв уносил его все дальше от привычного дома и привычного ритуала. Вот уже полетели за окнами самые новые городские кварталы, еще совсем не заросшие деревьями – их, подобно узким белым лентам, прочертили улицы.
Вскоре внизу промелькнули последние городские огни и кабина полетела над полями. Скоро стало слишком темно, чтобы что-то рассматривать. Сергей откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Ему не хотелось смотреть в стекло, за которым ничего не видно.
Это было слишком похоже на космический полет, когда в окнах тьма и только по показаниям приборов можно понять, что ты не висишь на месте. Приборы исправно отмеряют расстояние, оставшееся до цели, но тебе с каждым часом все труднее убедить себя, что пустота за окном не единственное, что осталось во Вселенной. Время растягивается, дни становятся бесконечными, а коридоры -- тесными... И так до самого момента торможения. В который ты, в итоге, уже и не веришь.
Салон мягко качнуло, Сергей открыл глаза – антиграв прибыл в терминал аэровокзала Внуково. «Конечная. Поезд дальше не идет, просим освободить вагоны», - произнес приятный голос, и Сергей вышел на платформу, следуя за остальными пассажирами. Затем стал на полотно движущейся дорожки, посмотрел по сторонам – за прозрачными стенами павильона было все так же непроглядно-темно.
В ярко освещенных залах аэропорта было тихо, большие волны пассажиров схлынули, оставив за собой лишь редких встречающих, да опоздавших на последние рейсы. Сергей зачем-то поднялся на галерею, огибавшую главный зал, посмотрел на людей в зале ожидания, осененных гигантскими араукариями, и только тут увидел огромное табло вылета и прилета.
На нем горело: Москва – Дели – Джакарта – семь минут – гейт два
Таймыр – Камчатка – Новая Зеландия – 15 минут – гейт пять
Мадрид – Лос-Анджелес – Канберра – 25 минут – гейт 12.
«Разве махнуть в Австралию?» - подумал Сергей. – «Да, пожалуй, в Австралию. На другой конец земного шара. Я же там никогда не был. За тысячи парсеков был, а в Австралии не был».
И он решительно зашагал к двенадцатому гейту.

Через три часа он был в Австралии. Выйдя из аэропорта Канберры, он обернулся - здание показалось ему пронзительно-голубым, таким, что почти сливалось с небом. И только сморгнув, он понял, что стены здания зеркальны – небо в них просто отражается.
За горизонт стрелами уходили стекломассовые автострады, стройные здания бросали на площади ажурные тени. Улиц как таковых здесь не было – только аллеи и тропинки, по которым можно было идти, задевая руками за какие-то непонятные австралийские кусты.
По широким песчаным дорожкам шли люди: кто-то спешил, кто-то явно прогуливался, компания юношей, почти мальчишек, спорила над наскоро вычерченным на песке чертежом невиданного механизма – эти вообще не заметили Громова, другие же оглядывались, девушки – улыбались.
Форма его еще не просохла, но уже стала влажной, от плеч поднимался пар. Сергей повернул на широкую аллею, которую заполнял какой-то лекарственный запах: подняв голову, он увидел уходящие далеко-далеко в небо кроны эвкалиптов.
Аллея привела его к кристаллокатку. Несмотря на общее оживление, катались только пожилой мужчина и ребенок лет пяти – судя по всему, дедушка и внучек. Дед ехал спиной и держал за руки внука. Так они описывали круг за кругом, мальчик заливисто смеялся, а увидев Громова, отчаянно замахал ему. Сергей помахал в ответ и, обогнув каток, пошел дальше.
Немолодая женщина, прижав к уху радиофон, четко отбивая рукой паузы в речи, гвоздила: «…не допускать ненужных жертв – так я понимаю нашу миссию! Автоматы сделают то же самое лучше и результативнее! Что? Нет, извини, пусть рвутся в менее рискованные области…»
Впереди Сергея шли под руку мужчина и женщина. Женщина легким, высоким голосом, но очень убежденно говорила: «Нет, ты пойми – нужно же работать со всей формой! Ну пройди ты весь объем тенями, сам себе потом за это спасибо скажешь. А эти эскизики, извини меня, смысла не имеют даже для обучения! Что ты ими показал? Что владеешь этой техникой?»
Мужчина же просто шел и смотрел на женщину.

Справа от Сергея за кронами деревьев обрисовалось довольно большое здание на полупрозрачных опорах. Вдруг с его крыши с мягким «фр-р-р» сорвалось что-то яркое, и Сергей понял, что это стоянка птерокаров.
Он вошел в гладкий сверкающий вестибюль, по эскалаторам поднялся на крышу. У ограждения стоял загорелый, как и все здесь, мужчина. Когда Сергей подошел ближе, оказалось, что лицо его иссечено морщинами. Он опирался на асбесто-стальные леера и смотрел куда-то в волнующееся море деревьев.
- Здравствуйте, товарищ! – приветствовал он Сергея по-английски. – Вы, я вижу, не из этих мест?
Сергей кивком подтвердил, что да, не из этих.
- Ищете, куда бы полететь, или просто так гуляете?
- Я бы в самом деле полетел куда-нибудь… - задумчиво произнес Сергей, глядя на разноцветные вертолеты и птерокары.
- Вы ведь межпланетник, верно? Ну, в таком случае почему бы вам не слетать на полуостров Йорк? Озеро Иннестон, мыс Спенсер, все такое… Там национальный парк и спокойствие.
Сергей пожал плечами:
- Последую вашему совету, - и направился к машинам
- Тогда счастливого пути! – крикнул ему вслед смотритель.
Полет занял около двух часов. Увидев за бортом довольно большое озеро, Сергей начал снижаться и последние километры летел на бреющем вдоль линии берега. Мелькнул маяк на плоском, далеко вдающемся в океан мысу, похожем на хвост крокодила. Сергей продолжал лететь на северо-восток, пока не увидел широкий песчаный берег. Там он посадил птерокар и, оставив его у скалы, пошел по пляжу.
Он шел по песку, пока не набрел на белый домик, наверное, исследовательскую станцию. Домик примыкал одной стеной к скале, над ним высились ажурные серебристые блины антенн. Открытая дощатая веранда тянулась от самых дверей через весь пляж и уходила далеко в океан понтонными мостками.
Сергей подошел к дому, поднялся на веранду и крикнул: «Здесь есть кто-нибудь? Здравствуйте!» Ему не ответили. Сергей присел на доски, посидел немного, наслаждаясь запахом разогретого дерева, потом встал и пошел к мосткам.
Понтоны медленно поднимались и опускались от волн и от его шагов, делая прогулку похожей на аттракцион в парке развлечений. Иногда Сергей останавливался и намеренно раскачивал мостки, представляя, как здорово было бы раскачать их так сильно, чтобы они подкинули его и отбросили в воду. Захотелось купаться.
Он прошел еще несколько метров и остановился у оставленной кем-то сумки с приборами и какими-то бумагами. Сумка была простой, выцветшей и на ней все еще можно было различить следы мокрых ладоней. Сергей присел рядом, потом лег животом на мостки и стал смотреть вниз.
На несколько метров вода была прозрачна, ее пронизывали бирюзовые лучи света. А дальше шла непроглядная синяя толща, в которой тем не менее угадывалось движение. Темнота внизу не была пустой и это успокаивало.
Сергей погрузил ладонь в воду, рука стала казаться огромной и белой, а от солнечного света на коже зазолотились светлые волоски.
Вдруг вода под ним забурлила. Сергей, повинуясь инстинкту, выдернул руку, но подниматься не стал, стараясь рассмотреть, что же там такое. Блеснул круглый осколок неба, в котором на мгновение отразился сам Сергей, и прямо на него из океана вынырнул аквалангист.
Казалось, он ничуть не удивился присутствию незнакомца, ухватился одной рукой крепление понтонов, другой сдвинул маску на лоб, сверкнул улыбкой и выбрался на мостки. Сергей поднялся, отошел чуть в сторону и молча наблюдал, как он складывает в сумку какие-то цилиндры с цветными ярлычками, укладывает маску и время от времени стряхивает с себя воду.
Наконец незнакомец повернулся к Сергею и, широко улыбаясь, протянул ему руку:
- Мигель.
- Сергей, - ответил он на рукопожатие мокрой ладони.
- Вы ищете кого-то? – спросил Мигель, переходя на русский.
- Да нет, я тут случайно.
- А! Ясно, - они уже шли по покачивающимся мосткам. – У нас тут просто глухой угол, я чаще вижу осьминогов, чем людей.
По-русски Мигель говорил бегло, но с латиноамериканским акцентом, впрочем, по-своему красивым.

- А почему у вас рубашка мокрая? – вдруг спросил Мигель. – Уже успели кувыркнуться в залив?
- Нет, - Сергей неожиданно для себя рассмеялся. – Просто в Москве шел проливной дождь. Четыре часа назад я был еще в Москве. Два – в Канберре.
- А, вот оно что! Успели в Канберре пообедать?
- Нет.
- Это отлично! Вы, наверное, голодны, и мы пообедаем вместе. После этих посиделок среди водорослей у меня всегда зверский аппетит.
Они вошли в домик. Пока Мигель разгружал свою сумку, рассовывал цилиндры по гнездам в особом шкафу, Сергей прошелся по комнате. Белые, просвеченные солнцем стены, дощатый пол – какая старая, однако, постройка! Но очень уютная, несмотря даже на беспорядок: все поверхности были завалены грудами диаграмм, графиков, самописцевых лент, каких-то струн, в углу с потолка свисала сеть.
- Извините за беспорядок! – крикнул Мигель из-за стенки. – Тут совсем некуда складывать результаты, а я с ними постоянно работаю…
На стенах, кроме стереографий со стадами китов, висел портрет Хемингуэя, увенчанный веткой какого-то дерева. Сергей было подумал, что лавра, но оказалось – эвкалипта. А рядом с писателем разместилась увеличенная, судя по всему, с газетного отпечатка, фотография какого-то японца – и она была перечеркнута двумя тонкими телетайпными лентами.
За горами бумаг скрывался книжный шкаф, и, помимо ожидавшихся монографий по специальности, Сергей с удивлением обнаружил там томики Лорки и Пушкина (по-русски!) и «Тружеников моря». Огромное окно выходило на своего рода террасу, и уже от нее в океан уходили мостки. Должно быть, утром комнату полностью заливает солнце…
Мигель снова крикнул:
- Не скучайте, я тут, на камбузе! Будем есть паэлью! Вы любите паэлью, Сергей?
- Кажется, никогда не пробовал.
- Это просто прекрасно! Никто во всей Австралии не готовит паэлью так, как я.
Наконец Мигель показался в дверях, держа в руках что-то вроде котла или кастрюли, только квадратное.
- Ола! Вот она, - он плюхнул котел на единственное чистое место среди бумаг, затем быстро расчистил еще немного места, освободил стулья и повернулся к старому, тоже деревянному буфету, - Сейчас я достану тарелки…
Мигель успел сменить водолазный костюм на белую рубашку и шорты. Даже в этом хаосе он двигался ладно и ловко, только под очень смуглой кожей перекатывались мускулы. Влажные темные волосы курчавились у лба и на затылке.
- Сергей, осторожно! – воскликнул Мигель, и когда Громов свалил здоровенную железяку, похожую на архаичный автомат, весело добавил, - Это гарпунный метчик, мое основное орудие работы. Ничего страшного, он титановый.
- А чем вы занимаетесь, Мигель? – Сергею внезапно стало интересно.
- Работаю над диссертацией. Вопросы коммуникации среди гигантских головоногих. Для этого я и сижу с метчиком в засаде – помечаю их, а они мне потом рассказывают, куда плавали и что там делали. Ну и помогаю собирать информацию по миграциям китов… Я ведь тут не один, просто сейчас мое дежурство.
- А что, головоногие как-то общаются между собой?
- О, еще как! Особенно в последнее время это интересно: появились новые мутации… А вы чем занимаетесь? – между делом Мигель накрыл на стол, достав откуда-то даже сияющие стеклянные бокалы и предварительно их протерев.
- Я пилот-межпланетник.
- Ого! Не буду вас спрашивать, были ли вы в метеоритном поясе или как давно из рейса…
- Спасибо, что не спрашиваете, - рассмеялся Сергей. – Но вообще-то еще пять часов назад я проходил стратосферу.
- И куда летали?
- Обычный рейс к спутникам Юпитера. Забирал образцы внедренной флоры с Ио.
- А, да-да-да, я читал об исследованиях профессора Красова… - заметив, что Сергей помрачнел, Мигель сменил тему, - Ешьте паэлью. Это не просто так блюдо, это метафора моря – там тоже много всего плавает…
Сергей вдруг понял, что адски голоден, и накинулся на паэлью. От плавающих в супе обитателей моря его отвлек вопрос Мигеля:
- Вы надолго на Землю?
Сергей отставил тарелку и вытер губы:
- У меня отпуск на неделю. Вообще я всегда проводил его в Москве, но захотелось нарушить обычный порядок. Увидеть что-то новое, красивое и удивительное.
- О, ну самого удивительного вы еще не видели! – радостно вскочил Мигель. – Я покажу вам, как сияет море.
- То есть?
- В бухте по ночам собирается огромное общество мегатойтисов, октоподов и прочей живности. И все это светится, представляете? Кальмары выпускают светящиеся чернила, это выглядит как подводные фейерверки. Отсюда этого не увидишь, но километрах в двадцати есть маяк, и там прекрасный вид.
Сергей остановился в нерешительности.
- Решайтесь, пилот! – подбодрил его Мигель. – Я тут второй год работаю и не могу насмотреться. Каждый раз как новый.

Через неделю, вернувшись в Москву веселым и красным от солнца, Сергей получил новое задание. Три транспорта с припасами и оборудованием должны были быть доставлены на небольшую планетку в районе звездного скопления Козловского-Смита. Там, на глубине в несколько сотен метров, в среди зеленых вод океана, покрывающего всю поверхность планеты, располагалась земная исследовательская станция.
Что-то было особенно приятное, неслучайное в том, что Сергей должен был отвезти груз именно подводникам. И полет на этот раз не был так скучен. Перед глазами стоял другой, земной океан, сияющий всеми цветами. Мигель не преувеличивал, это действительно было зрелище, ради которого стоило задержаться в Австралии.
- Громов, что у вас с носом?
В кресло второго пилота сел Майкл Нвана. Он, наверное, был единственным, кто не успел поинтересоваться этим еще на старте.
- Могли бы придумать что-нибудь пооригинальней, Майк. Я просто слетал на юг. Отдохнул, обгорел.
- О да, понимаю, Сочи? Майами? Может, побережье Индонезии?
Время в полете пролетело на удивление быстро. Возвращаясь, Сергей размышлял о том, что будет делать по прибытии на Землю. Сколько еще удивительных уголков осталось на его планете, мест, где он никогда не был. Джунгли Амазонии, карельские озера, мексиканские прерии и каменистые плато под Мурманском. Столько мест, куда можно будет улететь так же как и в Австралию, просто сев в салон антиграва в Университетском парке.
Но чем ближе была Земля, тем яснее он понимал, что вернется на полуостров Йорк.

- Не туда! На себя тяни! На себя! – заорал Мигель, когда «винджаммер» очередной раз едва не задел парусом воду.
Но Сергей его не слушал. Он оттеснил Мигеля от руля, задал гика-шкот на утку и медленно выправил накренившуюся яхту.
- Так, Мигелито, садись на стаксель. Я на руле. Сколько раз мы уже сегодня килялись?
- Пять, - Мигель прыгнул в воду, и оттуда торчала только сверкающая на солнце мокрая голова. – Я не моряк, я рыба.
- Садись на стаксель, товарищ матрос, - Сергей улыбался. – И пошли к берегу.
В тот же вечер Сергей возился с датчиком эхолота, а Мигель задумчиво перебирал струны гитары и пел чуть надтреснутым голосом по-испански:
Aquí se mantiene clara
en el dolor de su ausencia
la aurora de su presencia
Comandante Che Guevara.
- Слушай, ну я не верю, что ты не знаешь, как работает этот датчик! – Сергей поднялся, вытирая испачканной в каком-то технологическом порошке рукой вспотевшее лицо.
Мигель отложил гитару и тоже встал:
- Нет, Серхио, как он работает – я знаю. Я не знаю, что в нем сломалось. Но если тебе скучно, я присоединюсь. Учти, толку от меня будет немного…
И так они бок о бок провозились полночи, так и не поняв, что все же случилось, а наутро датчик снова работал как новенький.

А потом Сергей снова улетал в Москву, Плесецк, на Новую Землю и уходил в рейс. Туманности, ощерившиеся облаками звезд, как когтями, пылающие страшным холодным пламенем голубые гиганты… На этот раз курс был на Глизе 581 – предположительно в системе этой звезды существовала жизнь.
И жизнь там действительно существовала. Но Глизе 581 c встретила их отвратительно. Она не желала сдаваться, выплевывала из своей плотной вихрящейся атмосферы разведывательные боты – только космос знал, сколько киберов они там потеряли… Но спуститься все же удалось, и, увозя изрядно потрепанную, но живую экспедицию и образцы, Сергей знал: Земля встретит их радостью.

Меж небольшими рифами скользили стайки рыб. На друзах кораллов пульсировали гигантские цветы актиний, а по песку то тут, то там проползали трепанги. В полутора метрах правее и выше Сергей боковым зрением различал темный силуэт Мигеля.
- Смотри, это октопус вульгарис, - раздался в шлемофоне голос, - этот некрупный, даже по меркам вида. Вот дольфейны бывают огромными, метров по десять.
- Это не от них пошли легенды про кракенов? – из-под шлема спросил Сергей.
- Все спрашивают, - тихо засмеялся Мигель. – Нет, это про архитеутисов, то есть гигантских кальмаров. У них и клюв, и гладиус, и крючья – все, что нужно, чтобы взять корабль на абордаж.
Сергей непроизвольно поднялся ближе к поверхности.
- Не волнуйся, тут их нет, они живут в мезопелагиали… - Мигель подплыл ближе, ткнул пальцем в перчатке в плывущую им навстречу раковину, похожую на парус или китайский веер, - А вот это редкий гость. Ты не поверишь, но это тоже осьминог!
- Я думал, моллюск… - ответил Сергей, провожая взглядом тонкую пульсирующую раковину.
- Нет, осьминог, род аргонавты. Вид, кажется, тремоктопус, но так сходу я не разберу… А из кальмаров тут всякая мелкая дрянь семейства кранхиид. Ни съесть, ни изучить.
Они переплыли риф, вдоль ущелья которого крохотный старательный рак-отшельник тащил большую, яркую актинию.
- Ишь, поехала… заметил Сергей.
- Люблю я этих симбиотиков… Осторожно, она стрекается, - предупредил его Мигель. – А вон там гнездо коньков, но у них сейчас сезон вынашивания икры, не будем тревожить.
- Ч-черт, - Сергей, медленно приземляясь на кораллы, почувствовал, как что-то резануло ногу.
- Что там? – тут же среагировал Мигель.
- Кажется, ногу рассек… Да чепуха, что ей сделается.
- Немедленно всплываем. Держись меня, - Мигель говорил коротко и отрывисто, а сам плыл уже в сторону берега.
Поднявшись на мостки, Сергей охнул от боли: на ногу нельзя было ступить. Мигель присел, быстро осмотрел рану, присвистнул и сказал:
- А ну, на плечо!
- Ты меня не унесешь, - запротестовал Сергей.
Мигель захохотал:
- Серхио, это ты работаешь в невесомости, а я в воде, она плотнее! – и тут же перебросил его через плечо и потащил к станции.
Потом все пошло очень быстро: Сергей не успел опомниться, как Мигель промыл и обработал рану, ввел какую-то сыворотку, а потом еще и зашил, виртуозно завязывая узлы сверкающими зажимами. Сергей только шипел от боли. Наконец Мигель откинулся и вытер запястьем лоб:
- Ну вот, теперь все в порядке.
- А что ты так торопился? – спросил Сергей, устраивая поудобнее больную ногу.
Мигель провел рукой по лицу, будто смахивая невидимую паутину:
- Просто эти кораллы… они ядовиты. И я так торопился потому, что это опасно. Очень опасно. Но мы успели.
Сергей посмотрел в сторону:
- Свалился я тут… на твою голову. Здесь здорово, но тебе, наверное, работать нужно.
- Нет, - ответил Мигель, чуть помедлив, - это очень хорошо, что ты прилетаешь. Я думал, тебе скоро надоест. Но у тебя ведь тоже наверняка есть в Москве дела, друзья… девушка, наконец.
- Нет у меня никакой девушки, - поспешно ответил Сергей, немного смутившись.

Сергей привык прилетать сюда после рейса. На Йорке всегда был свет, яркий, спокойный, многонаселенный океан и привычный Мигель. Еще в черноте космоса, ловя первый сигнал от посадочных маяков космодрома, Сергей предвкушал тот момент, когда пойдет по нагретым солнцем качающимся мосткам, а из дома выйдет Мигель – или вынырнет из моря, на ходу стягивая маску.
Мигель каждый раз удивлял его: легкая натура, он мог бы показаться поверхностным, но Сергей знал, как много и тяжело он работает, а вовсе не прохлаждается на пляже. А еще он удивлял необыкновенной жизнерадостностью и открытостью, которыми заражал и окружающих – Сергей мог бы сказать, что у него нет более близкого друга, несмотря на то, что они были знакомы совсем недолго, а виделись – и того меньше.
Однажды утром Сергей занимался на берегу гимнастикой: это был особый, довольно сложный комплекс для работающих в невесомости. Поодаль на песке растянулся Мигель, он валялся нога на ногу и грыз какой-то длинный прутик.
- Серхио, я никак не могу понять, что это ты делаешь. Это ритуальные танцы аборигенов Патагонии или ты шаманишь, чтобы вызвать дух дождя? Так нынче не сезон…
- Я поддерживаю себя в форме, - ответил Сергей, стараясь не сбить дыхание. – И тебе советую.
- Я и так каждый день тренируюсь в океане. А ты? Ты же в отпуске.
- Я не имею права дать космосу хоть один шанс, даже самый маленький, - серьезно ответил Сергей, прервал упражнения и подошел к Мигелю.
- Этот твой космос – такой серьезный парень… - Мигель улыбался, потом одним резким движением вскочил. – А все равно я тебя заборю, спорим?
Не успел он это сказать, как Сергей бросился на него, сбил с ног и они покатились по песку. Но, выиграв в реакции, Сергей не выиграл больше ни в чем: Мигель явно был не то что сильнее, скорее – ловчее. Он легко перекинул Сергея под себя, перевернул и заломил ему руку за спину.
- Вот видишь? Марш в воду, жаба!
Сергей отплевывался песком.
- Черт тебя задери, Мигель… Уличный боец. Рев-волюционер. Герильяс.
- Пойдем поплаваем лучше, - Мигель его отпустил и пошел к мосткам. Сергей, отряхнувшись от песка, последовал за ним, но только и успел увидеть, что смуглую молнию, абсолютно бесшумно скрывшуюся в воде.
Когда они выбрались на берег, Мигель несколько мстительно заметил:
- Ты опять обгоришь – у тебя же такая кожа светлая.
В самом деле, рядом с прокаленным солнцем Мигелем Сергей выглядел почти мраморным.
- В космосе не загоришь, - махнул рукой Сергей. – Что же мне теперь, отпуск в Карелии проводить?
- Капитан Громов, даю пятый грузовой, код два-пять-двенадцать, база сорок –шесть восемь – шесть семь четыре. Повторяю: пятый грузовой…
Тяжелая громадина «Армадилло» ошвартовалась у искусственного спутника. Началась разгрузка – Сергей, как капитан, должен был дождаться ее окончания. Заурядный трансмарсианский рейс – оборудование и смена экспедиции. Как всегда, не терпелось спуститься на нижние ярусы, дождаться ионолета и «спрыгнуть», как тут говорили, на Землю.
Но уже после приземления у стартовой площадки птерокаров его поймал Иван Карпыч.
- Сергей Александрович, как хорошо, что вы не успели улететь. Дело чрезвычайной научной важности!
- Слушаю вас, Иван Карпыч.
- Понимаете, голубчик, у нас завтра корабль стартует к сверхмассивному объекту ZX-832, а Новак вдруг валится с тропическим гриппом. Кто ж его просил лететь в отпуск в Бразилию, а? Теперь вот к полету комиссия не допускает. Говорят, ждать надо. А нам ждать никак нельзя. У нас очередь, квоты.
- Вы хотите, чтобы я полетел?
- Сергей Александрович, послужите науке, не отказывайтесь. Сам полет несложный. Но для управления кораблем в условиях тамошней гравитации требуется ваша квалификация.
- Но меня не допустят. Я только сегодня из рейса. Без недельного отпуска меня даже на лунную трассу не выпустят.
- А я уже договорился. Вы не будете управлять кораблем по пути до места назначения, командование примете по прибытии. В Центре полетов уже согласились. Поворчали, конечно, но... понимают! Понимают, как это важно!
Сергей устало потер глаза. Лететь на другой конец галактики, так толком и не погуляв по Земле, не хотелось. Но и отказаться никакой возможности не было.
- Можете рассчитывать на меня, Иван Карпыч. Только скажите, у меня есть хоть сколько-нибудь времени, чтобы слетать домой?
Профессор схватил его за руку и стал яростно трясти ее:
- Сутки, Сережа, сутки. Завтра, в семь вечера, вас будут ждать в Центре. Я побегу улаживать все, а вы давайте, слетайте в Москву, только непременно возвращайтесь.

Небо над Южной Австралией затянули тучи. Быстро темнело, хоть вечер и не был поздним. Пожалуй, впервые за все время Сергей, прилетев, не увидел солнца. На высоком белом здании, неподалеку от стоянки птерокаров, висело электронное табло, на котором краснели буквы «штормовое предупреждение».
- Все-таки полетите, товарищ? – переспросил старик-смотритель. – Ветер усиливается. Если начнется ливень, вы можете потерять управление.
- Я пилот, я и не в таких погодных условиях работал. Кроме того, мне недалеко. Я успею долететь до начала шторма. – успокоил смотрителя Сергей и поднялся в воздух.
Пока он летел вдоль побережья, его птерокар, не приспособленный для преодоления шквальных порывов, несколько раз относило в сторону. Он оказывался над океаном, и океан был серым и непривычно темным. Уже подлетая к месту, Сергей понял, что садиться, как обычно, прямо посреди пляжа нельзя – слишком велик риск разбиться о скалы. Сделав пару кругов, он полетел на север, к узкой бухте. Там он приземлился и, оставив птерокар на песке, побрел вдоль берега обратно.
Начался ливень.

Ноги вязли в песке, глаза заливало водой, не было видно ничего, кроме собственной ладони, которой Сергей закрывался от дождя и ветра, и собственных же, все еще блестящих, форменных ботинок. В какой-то момент он понял, что не уверен, в правильном ли направлении идет. Грохот океана, по которому он ориентировался первое время, теперь раздавался со всех сторон, очевидно, отражаясь от скал и затянувших небо туч. Сергей остановился, отер лицо и огляделся, пытаясь понять, куда нужно идти.
Ему показалось, что вдалеке, в серой пелене дождя, он видит фигуру человека, идущего к нему. Это был Мигель.
- Серхио! Безумный! Что ж ты...
Мигель накинул на него плотный брезентовый плащ и потащил за собой. Через пару минут они оказались на станции.
Мигель кинул в Сергея полотенцем:
- Вытирайся. А я подумаю, как нам тут обогреться. Ветер в щелях гуляет.
Окна уже были затянуты полиэтиленом, щели кое-где проклеены полосами гибкого пластика. Мигель доклеивал их дальше.
Сергей между тем разделся и отчаянно растирался полотенцем.
- Ты как узнал, что я вообще здесь?
- Увидел пролетающий птерокар и понял, что в такую погоду сюда можешь прилететь только ты. Безумный пилот… И я знал, что сесть ты можешь только в бухте, там потише.
Стены станции чуть заметно дрожали от ветра.
- А еще отключилось электричество, и топливо для генератора закончилось. Так что сегодня мы с тобой почти робинзоны, - Мигель покончил с утеплением. – Пошли на камбуз, там есть техническая печь.
Сергей поразился тому, как Мигель виртуозно разложил в зеве топки угольные брикеты, чиркнул зажигалкой, быстро поколдовал – и захлопнул дверцу. За жаропрочным пластиком вспыхнул огонь.
- Дверцу потом можно будет открыть. А остывает она медленно, не замерзнем. Только придется следить.
- Слушай, Мигелито, откуда у тебя такие походные навыки?
- Так ведь я не всегда работал в тропиках, - Мигель вытащил откуда-то с верхних полок пачку свечей и принялся сосредоточенно их зажигать и расставлять по подоконнику и столу. – Практику я проходил на Карском море, ловил иглокожих. И намерзся там на всю жизнь.
Мигель тихонько запел, отстукивая ритм свечкой по столу:
Море молчит, как рыба,
Но ветер дунет - и все изменится.
Море то тише мыши, то выше крыши взовьет волну...
- Что это? – спросил Сергей.
- Студенческая песня, мы там, на Карском, ее пели, когда работали.
- А мы пели «Синее-синее небо, скоро команда на взлет…», - Сергей попытался воспроизвести мелодию, - «Ждет с нетерпением старта у полосы самолет…»
Мигель рассмеялся:
- Серхио, у тебя нет слуха! Кстати, а почему вы пели про самолет?
- Традиция. А потом, большие корабли не садятся на Землю, а швартуются у искусственных спутников. Экипаж и грузы до них доставляют челноки.
- Интересно, как выглядит твой корабль?
- Он очень красивый, - Сергей задумался, вспомнив серебристую громаду прямоточника. – Он похож на гигантский бокал.
- Как этот? – Мигель покрутил в пальцах забытый на столе стеклянный фужер.
- Да, похоже. Только донышко толще – там грузовой и жилой отсеки.
- А в самом бокале что?
- Отражатель, абсолютный отражатель.
Мигель вытащил бутылку:
- Греться надо и изнутри. Будешь? Это, кажется, ром.
- Нет, - Сергей только тут вспомнил, почему он прилетел. – Нельзя. Завтра в рейс.
- Тебе же отпуск положен.
- Внеочередной. Просто некем заменить… Я прилетел всего на сутки.
Мигель помрачнел.
- Жалко. И океан, как назло, бушует.
Сергей, набросив на плечи рубашку Мигеля, протянул ладони к печке.
- А куда ты летишь? – Мигель сел на пол под очагом.
- К объекту ZX-832. Это черная дыра звездного типа. За пределы галактики.
- Ты… не знаю, как сказать… волнуешься?
Сергей помолчал.
- Нет. Теперь нет. Благодаря тебе и твоему океану. Хорошо знать, видя пустоту, что где-то есть и жизнь, и свет. Так бы я, может, сошел с трассы.
- Почему?
- Знаешь, среди межпланетников часто встречается такая болезнь – тоска по голубому небу. Это не тоска по Земле. В космосе нельзя понять, движешься ты или висишь на месте, даже само время растягивается – то есть оно, конечно, и растягивается, но не так, чтобы это чувствовать. А в иллюминаторах пустота – звезд нет, эффект Доплера… Так вот тоска по голубому небу начинается тогда, когда начинаешь верить, что кроме этой пустоты, больше ничего нет. И так до самого торможения. А потом обратно, и все то же самое. Человек в космосе – чужой, там нет ничего для него, это мы сами туда рвемся и рвемся…
Мигель посмотрел на Сергея снизу вверх, подперев рукой голову.
- Океан – тоже серьезный парень, Серхио. Когда-то и он был для людей как космос – непонятный, враждебный, без края и без дна. Но теперь все по-другому. И с космосом так будет, я уверен.
Потом они еще о чем-то говорили, потом Мигель пел, и Сергей сквозь дремоту слышал его голос, глуховатым речитативом произносящий по-русски:
Сегодня ночь – как будто море,
где черный парусник плывет
по темноте угрюмых вод –
по морю в горестном затворе.
Пара аккордов, звон струн – и снова:
И все ж мечта парит в прозоре
средь звезд горящих, и вот-вот
она собою небосвод
весь обоймет, себе на горе...
На фитильке свечи нарос нагар, пламя взлетело высоко, обрисовав профиль Мигеля, резко вычерченные скулы, прищуренные глаза.
А я – один в моей ночи,
где ни созвездья, ни свечи –
стою на палубе, однако.

О ночь! Мерцают светляки
надежды – призрачной реки,
что впала в море слез и мрака.
Потом Мигель наклоняется к нему и осторожно касается плеча:
- Спи, Серхио. Тебе в рейс. Во сколько разбудить?
- Утром, - тихо произносит Сергей, губы едва размыкаются.
- Уже почти утро.
Проснулся он от того, что часы на запястье пискнули, возвещая полдень. Сергей привстал и оглянулся: Мигеля не было. Тогда он вышел, но пошел не как обычно, к мосткам – море все еще оставалось неспокойным, - а на берег.
Шторм выбросил много плавника. Источенные соленой водой деревья, доски и бревна торчали, полузанесенные песком, как кости доисторического животного. Из-за решетчатой конструкции, похожей на хребет, высунулся Мигель, помахал рукой:
- Доброе утро, Серхио! Иди сюда!
Сергей подошел ближе.
- Клад ищешь?
- Потемневшие пиастры в ветхом сундуке… Нет, я обходил линию побережья – смотрел, не выбросило ли кого. У них там, в океане, стихийное бедствие. Кто не успел уйти на глубину, тот погиб.
Небо все еще заволакивали тяжелые серые облака. Мигель оценивающе посмотрел на них и заметил:
- К вечеру развеется. Сколько у тебя еще времени?
- Мне к семи вечера нужно быть в Центре полетов.
- Пять часов, чтобы добраться, минус восемь часов разницы во времени… В общем, позавтракать успеем.
Когда они прощались, в самом деле развиднелось. Сильный ветер разогнал облака, и на влажный песок упали нерешительные лучи солнца.
- Этот рейс надолго, - сказал вдруг Сергей то, чего не мог сказать раньше. – На год, наверное, не меньше.
- Главное, чтобы ты вернулся, - Мигель, против обыкновения, не улыбался.
Они обнялись. Мигель, высвобождаясь из хватки Сергея, добавил почему-то по-испански:
- Адиос, пилота, нос энконтрамос мас тарде.
Сергей, провожаемый этой фразой как заклинанием, повернулся и зашагал по песку к посеченному дождем птерокару.

Иван Карпыч, как и обещал, все устроил. Медкомиссия допустила Сергея к полету, с условием полного покоя на протяжении всего перелета. Корабли, использовавшиеся для столь далеких перемещений, были чрезвычайно комфортабельны. Конкретно тот, на котором предстояло лететь, мог посоперничать с домом отдыха.
Сергей плавал в бассейне, сидел в библиотеке, иногда ходил на лекции, которые устраивали ученые, летевшие в составе команды и чувствовал себя туристом.

- Вы когда-нибудь летали к черным дырам, Сергей?
С профессором Шварцманном они столкнулись за обедом в столовой, куда пришли как-то позже остальных. Сергею с самого начала было известно, что в экспедиции участвует светило современной физики, но встретив профессора, он его не узнал. Шварцманн оказался чуть круглее и несколько суетливее, чем можно было представить по парадным фотографиям в «Науке».
- Нет. Не приходилось, герр Шварцманн.
- О! Вам предстоит увидеть одно из удивительнейших явлений во Вселенной! ZX-832 достаточно массивна, и мы сможем подойти к горизонту событий ближе, чем кто-либо до нас. Вы увидите, Сергей, как пространство изогнется, стянется вокруг нее. Непередаваемо! Не могу дождаться!
- А вы уже бывали у таких объектов?
- Нет. Не был. Я теоретик... Абер клянусь вам, никто на Земле не знает о коллапсарах больше меня. По крайней мере после смерти Барта Пенроуза. Их принято бояться, как принято бояться всего неизбежного. Вы чувствуете страх, Сергей?
- Нет. Я тоже теоретик. Так вот с точки зрения теории космогации разницы между звездой и черной дырой почти нет. Поэтому я не боюсь. Я знаю, что делать и просто буду это делать.
- О да! С таким пилотом, как вы, можно спокойно заниматься делом, а не размышлять об опасности черных дыр, – Шварцманн взял со стойки еще одну порцию консервированного борща и принялся рассказывать о том, как в молодости нырял в кольца Сатурна.
Вообще, в среде ученых, составляющих большую часть участников экспедиции, наблюдалось веселое оживление. Шутка ли! Первый полет к коллапсару за последние пятьдесят лет! Планировалось провести массу исследований поведения частиц в зонах, близких к горизонту событий, запустить зонды, собрать массу статистических данных. Все время, пока ученые будут работать, корабль провисит на орбите вокруг сколлапсировавшей звезды. Всего около трех месяцев. Плюс еще три месяца на возвращение.

Когда корабль начал фазу торможения, Сергей принял командование: перевел «Луч» в режим субсветовой скорости и вывел на орбиту вокруг объекта ZX-832. После уточнения данных о массе коллапсара, начали снижение. Эффекты, о которых говорил Шварцманн, проявились не сразу, первое время Сергей даже не видел, вокруг чего они кружатся. Это было странно, но... он привык доверять приборам, а не глазам. А приборы говорили, что там, в центре, находится штуковина невероятно массивная.
Снижались медленно.
Шварцманн то и дело отлавливал Сергея в коридоре у рубки и нетерпеливо спрашивал:
- Сережа, на какой мы выссоте?
- Так ведь в кают-компании на мониторе высвечивается. Сами ж настояли.
- Что же так медленно летим?
- Осторожность, герр Шварцманн. Необходимая осторожность.
Немец возмущенно шевелил усами и убегал смотреть, насколько они снизились, пока он отлучался.

Через неделю Сергей впервые увидел что-то. Это выглядело как крохотная черная точка в центре мелко-засыпанного звездами неба. Еще через пару дней это стало выглядеть как прореха, которая все увеличивалась и увеличивалась. Через неделю дыра занимала большую часть неба.
Когда они вышли на стационарную рабочую орбиту: перед иллюминаторами, расположенными в направлении к объекту, была тьма.
Веселье в кают-компании приутихло. Всех, и ученых, и пилотов, и технических работников корабля угнетало зрелище разраставшейся черной дыры. Народное название не преувеличивало: она была действительно черная и действительно дыра. Обычно при торможении на траверзе полета видна конечная цель - светящаяся во мгле космоса планета или звезда, но тут была только тьма. Даже хуже тьмы - ничто.
Штурман-космогатор, Борис Пенкин, уже почти старик, шедший в свой последний рейс, как-то заметил, стоя в рубке:
- Впервые вижу, чтобы прямой наводкой летели в ад.

Только Шварцманн ничуть не был обескуражен, а напротив, деловит сверх меры. Он бегал то на склад, постоянно проверяя, как идет сборка его регистрационных камер, то к мониторам с данными о снижении, чтобы убедиться, что уже совсем скоро он сможет начать работу.
Однажды, спеша куда-то с очередной проверкой он заметил Сергея, в задумчивости стоявшего у обзорной стены.
- Сережа? Вы выбрались из рубки? Значит, мы на орбите?
- Да. Час назад объявил.
- Ох, а я пропустил, был внизу, на складе. Ну да и ладно! Мы на месте! Прекрасно! Хотя я бы спустился пониже.
- Ниже нельзя, герр Шварцманн. Обновленные данные о массе звезды дали нам точное значение безопасной орбиты.
- Жаль, жаль. Чем ближе, тем интересней.
- Куда уж интересней! Эта штука занимает все небо! Посмотрите: это самый большой иллюминатор на корабле. И все равно, чтобы увидеть звезды, приходится прижиматься к стеклу и наблюдать, как они там жмутся по бокам. А в центре эта дыра. Я вот смотрю на нее... Если б там хоть что-то происходило. Хоть какие-то неровностиь, за которые мог бы зацепиться взгляд. Но нет, она просто черна. Это чертовски хорошая иллюстрация понятия «ничто»
Шварцманн склонил голову набок, рассматривая картину за стеклом иллюминатора, и весело произнес:
- А вы не думайте, что это ничто, Сережа. Вообразите, что это просто огромный черный мяч.
- Она не похожа на огромный черный мяч.
Еще несколько дней понадобилось участникам экспедиции, чтобы справиться с оторопью, напавшей на них при виде дыры. Потом она стала привычной, с ее существованием смирились и даже вспомнили, что, собственно, ради нее сюда и летели. Да и энтузиазм Шварцманна заражал.
Через неделю был запущен первый зонд. А еще через несколько дней работа закипела вовсю.