Да простят меня поклонники менестрелей (ну или кого принято обобщенно называть менестрелями, не надо ко мне придираться, ибо чукча не писатель, а читатель, вернее, слушатель) всех родов и видов, но чем больше "узнаю людей, тем больше я люблю собак". Регулярно возникающие холивары на тему той или иной особы из данного круга меня вовсе не радуют. И не важно от кого исходит эта зараза - от самого исполнителя или от его поклонников которых он даже в лицо никогда не видел или видел, но забыл не запомнив Мало того, что сам холивар - дело довольно неприятное (говорю как человек, не раз в них по молодости участвовавший причем и в реале и в виртуале и не без удовольствия при этом, но те времена в прошлом) так еще и выливаются тонны грязи на головы друг другу. Причем и те кто правы и те кто не правы при этом зачастую выглядят весьма неприглядно, потому что диалог в стиле:

читать дальше- Дурак!
- Сам дурак!
- Господа, хватит!
(хором)
- А у тебя вообще ноги кривые, молчи!

в который чаще всего выливается любой "спор" такого рода, никого не красит. Тем более человека, к которому относишься с уважением и приязнью и которого считаешь... ну вообще-то умным. Пока вся эта байда варится в реале, то есть довольно узком кругу и не выносится на улицу - хрен бы с ним. Но когда с незавидной регулярностью натыкаешься на это у себя или у друзьях во флентах... становится как-то... грустно, что ли. Вот пишет человек стихи. И музыку. И поет - здорово, ну как по мне. И ты ходишь к нему на концерты и видишь чудесные образы, которые он создает. И в тяжелые моменты жизни его песни у тебя в плеере и можно под них расслабится, поплакать, выплеснув всю ту муть, что на душе или наоборот - они дадут тебе силы идти дальше. И тут... нет, ты не узнаешь то, что он в туалет ходит или после пьянки блюет, это понятно, физиология у нас у всех одинакова, что у талантов, что у бездарей, нет, ты узнаешь, что у него в голове такое... что унитаз покраснеет. И морально он далек не то чтобы от идеала, спаси боже нас от идеалов, но даже от того, что называют элементарной моральной чистоплотностью. Ну ладно, я вообще-то привык к такому, как начитаешься мемуаров о любимых авторов и любимых авторов, как почитаешь какие помои они друг на друга льют так все эти склоки кажутся милыми и довольно невинными шалостями. Раньше люди были поизощреннее и так друг другу виртуозно гадили, что не знаешь - морщиться или восхищаться. Но я знаю людей, которые после такого переставали слушать любимых исполнителей. Не вязалось у них одно с другим и красивая песня тянула за собой отнюдь не красивые восприминания о склочном характере автора. Но к чему это все я говорю. К тому, что я не стремлюсь знакомится с любимыми исполнителями. Хотя были случаи и возможности. Не хочу я, слушая или читая что-то, плеваться, думая: "Какая же $^&* этот N!" У меня уже была парочка знакомств такого порядка, правда там все было гораздо мягче, но все равно было довольно тяжко. Не отрицаю, многие из любимых авторов интересуют меня как люди, именно как люди, не как творческие личности, я бы с интересом с ними пообщался была бы возможность... ну а вдруг они мне не понравятся? Или вызовут отвращение, что хуже. А тут уж так: пока не попробуешь - вкуса не узнаешь. Так что я предпочитаю держаться от греха подальше. Ведь я вот, например, более чем уверен - познакомься я с Маяковским близко, то не смог бы не ржать, читая его брутальные произведения, вспоминая привычки все время мыть руки в опасениях микробов, смотреть на просвет стакан, прежде чем что-то в него налить и то, как он тряпкой стлался под ноги многим из своих любовниц. А так во мне это вызывает лишь такое... умиление. Есенинское

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

очаровательно и трогает за душу... а вот это уже не трогает:

"Лицо королевича делалось все нежнее и нежнее. Его глаза стали светиться опасной, слишком яркой синевой. На щечках вспыхнул девичий румянец. Зубы стиснулись. Он томно вздохнул, потянув носом, и капризно сказал: - Беда хочется вытереть нос, да забыл дома носовой платок. - Ах, дорогой, возьми мой. Лада взяла из стопки стираного белья и подала королевичу с обаятельнейшей улыбкой воздушный, кружевной платочек. Королевич осторожно, как величайшее сокровище, взял воздушный платочек двумя пальцами, осмотрел со всех сторон и бережно сунул в наружный боковой карманчик своего парижского пиджака. - О нет! - почти пропел он ненатурально восторженным голосом.- Таким платочком достойны вытирать носики только русалки, а для простых смертных он не подходит. Его голубые глаза остановились на белоснежной скатерти, и я понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. К сожалению, оно произошло.
Я взорвался.
- Послушай,- сказал я,- я тебя привел в этот дом, и я должен ответить за твое свинское поведение. Сию минуту извинись перед хозяйкой - и мы уходим. - Я? - с непередаваемым презрением воскликнул он.- Чтобы я извинялся? - Тогда я тебе набью морду,- сказал я. - Ты? Мне? Набьешь? - с еще большим презрением уже не сказал, а как-то гнусно пропел, провыл с иностранным акцентом королевич. Я бросился на него, и, разбрасывая все вокруг, мы стали драться как мальчишки. Затрещал и развалился подвернувшийся стул. С пушечным выстрелом захлопнулась крышка рояля. Упала на пол ваза с белой и розовой пастилой. Полетели во все стороны разорванные листы Рахманинова, наполнив комнату как бы беспорядочным полетом чаек. Лада в ужасе бросилась к окну, распахнула его в черную бездну неба и закричала, простирая лебедино-белые руки: - Спасите! Помогите! Милиция! Но кто мог услышать ее слабые вопли, несущиеся с поднебесной высоты седьмого этажа! Мы с королевичем вцепились друг в друга, вылетели за дверь и покатились вниз по лестнице. Очень странно, что при этом мы остались живы и даже не сломали себе рук и ног. Внизу мы расцепились, вытерли рукавами из-под своих носов юшку и, посылая друг другу проклятия, разошлись в разные стороны, причем я был уверен, что нашей дружбе конец, и это было мне горько. А также я понимал, что дом соратника для меня закрыт навсегда. Однако через два дня утром ко мне в комнату вошел тихий, ласковый и трезвый королевич. Он обнял меня, поцеловал и грустно сказал: - А меня еще потом били маляры. Конечно, никаких маляров не было. Все это он выдумал. Маляры - это была какая-то реминисценция из "Преступления и наказания". Убийство, кровь, лестничная клетка, Раскольников..."
Очень миленькая сцена, нэ? Как говорила одна знакомая моей семьи (по рассказам отца), знавшая Есенина "Сережка? Алкоголик и человек, не умеющий себя вести." (не дословно, но смысл именно тот). Другими словами "Хулиган и невоспитанный тип" (с) Очень приятно читать стихи человека, который тебе в скатерть сморкается. А вот слова любившей его Дункан:
"Айседора садится на диван рядом со мной и заводит разговор — о себе и обо мне. Очень женский, очень интимный разговор.
— Как хорошо, что с вами можно говорить по-английски. Ведь друзья Есенина ни слова, кроме как на своем языке, не знают. Это страшно тяжело. И надоело. Ах, до чего надоело! Он самовлюбленный эгоист, ревнивый, злой. Никогда не выходите замуж за поэта, — неожиданно советует она мне.
Я смеюсь:
— Я уже жена поэта.
Она неодобрительно качает головой:
— Пожалеете, и как еще, об этом! Вот увидите! Поэты — отвратительные мужья и плохие любовники. Уж поверьте мне. Хуже даже, чем актеры, профессора, цирковые борцы и спортсмены. Недурны — военные и нотариусы. Но лучше всех — коммивояжеры. Вот это действительно любовники. — И она начинает восхвалять качества и достоинства коммивояжеров.
— А поэты, — продолжает она, — о них и говорить не стоит — хлам! Одни словесные достижения. И большинство из них, к тому же, пьяницы, а алкоголь, как известно, враг любовных утех."
Есенин - один из самых ярких примеров. Можно многое было бы сказать и о Гиппиус, и о Маяковском, и о Бунине, Мережковском, Бальмонте, Брюсове, Белом, Северянине... Горького я вообще не упоминаю, вот уж кто был абсолютно нечистоплотным душевно человеком... не говоря уж об околотворческой клике, которая неизбежно собирается вокруг любого талантливого человека и о которых тот же Есенин говорил: "Помнится, в то утро королевич привел с собой какого-то полудеревенского паренька, доморощенного стихотворца, одного из своих многочисленных поклонников приживал, страстно в него влюбленных. Кто-нибудь из них повсюду таскался за королевичем, с обожанием заглядывал ему в глаза, как верный пес, и все время канючил, прося позволения прочитать свои стихотворения. Королевич обращался с ними грубо и насмешливо, не стесняясь в выражениях: - Ну чего ты за мной ходишь? Может быть, ты воображаешь себя замечательным талантом-самородком вроде Алексея Кольцова или Никитина? Так можешь успокоиться: ты полная бездарность, твоими стихами можно только подтираться, и то поцарапаешь задницу. Ну? Не пускай сопли и не рыдай. Москва слезам не верит. Поворачивай лучше оглобли и возвращайся в деревню землю пахать, вместо того чтобы тут гнить. Все равно ни черта из тебя не получится, можешь мне поверить. Хоть, по крайней мере, не мелькай перед глазами, ступай в угол и молчи в тряпочку. Тоже мне гений! Знаешь, сколько ты мне стоишь? И на кой черт я тебя, дурака, пою-кормлю. Жалкий прихлебало! В те годы развелось великое множество подражателей королевичу, приезжавших из деревни в Москву за славой. Им казалось, что слава королевича легкая, дешевая. Королевич их презирал, но все же ему льстило такое поклонение. Кажется, ни один из этих несчастных, свихнувшихся на эфемерной литературной славе королевичевских эпигонов так и не выписался в сколько-нибудь приличного поэта."
Нельзя рассматривать картины импрессионистов вблизи - не увидишь ничего кроме разноцветных мазков краски. "Лицом к лицу - лица не увидать. Большое видится на расстояньи." Вот и я предпочитаю... на расстоянии.