"К нам сегодня приходил зоонекропедофил..."



А песенка ничего, если бы не жутко высокий голос певицы.

Пишет  Elruu:

Аренда друзей
В Японии есть фирмы по аренде друзей

URL записи
И как грустно, что этот бизнес успешен. В том плане, что человечество достигло так многого в науке и технике... но справиться с обычными человеческими проблемами одиночества, отсутствия друзей и любимых так и не сумело. Подозреваю, что так и не сумеет.

Да простят меня поклонники менестрелей (ну или кого принято обобщенно называть менестрелями, не надо ко мне придираться, ибо чукча не писатель, а читатель, вернее, слушатель) всех родов и видов, но чем больше "узнаю людей, тем больше я люблю собак". Регулярно возникающие холивары на тему той или иной особы из данного круга меня вовсе не радуют. И не важно от кого исходит эта зараза - от самого исполнителя или от его поклонников которых он даже в лицо никогда не видел или видел, но забыл не запомнив Мало того, что сам холивар - дело довольно неприятное (говорю как человек, не раз в них по молодости участвовавший причем и в реале и в виртуале и не без удовольствия при этом, но те времена в прошлом) так еще и выливаются тонны грязи на головы друг другу. Причем и те кто правы и те кто не правы при этом зачастую выглядят весьма неприглядно, потому что диалог в стиле:

читать дальше- Дурак!
- Сам дурак!
- Господа, хватит!
(хором)
- А у тебя вообще ноги кривые, молчи!

в который чаще всего выливается любой "спор" такого рода, никого не красит. Тем более человека, к которому относишься с уважением и приязнью и которого считаешь... ну вообще-то умным. Пока вся эта байда варится в реале, то есть довольно узком кругу и не выносится на улицу - хрен бы с ним. Но когда с незавидной регулярностью натыкаешься на это у себя или у друзьях во флентах... становится как-то... грустно, что ли. Вот пишет человек стихи. И музыку. И поет - здорово, ну как по мне. И ты ходишь к нему на концерты и видишь чудесные образы, которые он создает. И в тяжелые моменты жизни его песни у тебя в плеере и можно под них расслабится, поплакать, выплеснув всю ту муть, что на душе или наоборот - они дадут тебе силы идти дальше. И тут... нет, ты не узнаешь то, что он в туалет ходит или после пьянки блюет, это понятно, физиология у нас у всех одинакова, что у талантов, что у бездарей, нет, ты узнаешь, что у него в голове такое... что унитаз покраснеет. И морально он далек не то чтобы от идеала, спаси боже нас от идеалов, но даже от того, что называют элементарной моральной чистоплотностью. Ну ладно, я вообще-то привык к такому, как начитаешься мемуаров о любимых авторов и любимых авторов, как почитаешь какие помои они друг на друга льют так все эти склоки кажутся милыми и довольно невинными шалостями. Раньше люди были поизощреннее и так друг другу виртуозно гадили, что не знаешь - морщиться или восхищаться. Но я знаю людей, которые после такого переставали слушать любимых исполнителей. Не вязалось у них одно с другим и красивая песня тянула за собой отнюдь не красивые восприминания о склочном характере автора. Но к чему это все я говорю. К тому, что я не стремлюсь знакомится с любимыми исполнителями. Хотя были случаи и возможности. Не хочу я, слушая или читая что-то, плеваться, думая: "Какая же $^&* этот N!" У меня уже была парочка знакомств такого порядка, правда там все было гораздо мягче, но все равно было довольно тяжко. Не отрицаю, многие из любимых авторов интересуют меня как люди, именно как люди, не как творческие личности, я бы с интересом с ними пообщался была бы возможность... ну а вдруг они мне не понравятся? Или вызовут отвращение, что хуже. А тут уж так: пока не попробуешь - вкуса не узнаешь. Так что я предпочитаю держаться от греха подальше. Ведь я вот, например, более чем уверен - познакомься я с Маяковским близко, то не смог бы не ржать, читая его брутальные произведения, вспоминая привычки все время мыть руки в опасениях микробов, смотреть на просвет стакан, прежде чем что-то в него налить и то, как он тряпкой стлался под ноги многим из своих любовниц. А так во мне это вызывает лишь такое... умиление. Есенинское

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

очаровательно и трогает за душу... а вот это уже не трогает:

"Лицо королевича делалось все нежнее и нежнее. Его глаза стали светиться опасной, слишком яркой синевой. На щечках вспыхнул девичий румянец. Зубы стиснулись. Он томно вздохнул, потянув носом, и капризно сказал: - Беда хочется вытереть нос, да забыл дома носовой платок. - Ах, дорогой, возьми мой. Лада взяла из стопки стираного белья и подала королевичу с обаятельнейшей улыбкой воздушный, кружевной платочек. Королевич осторожно, как величайшее сокровище, взял воздушный платочек двумя пальцами, осмотрел со всех сторон и бережно сунул в наружный боковой карманчик своего парижского пиджака. - О нет! - почти пропел он ненатурально восторженным голосом.- Таким платочком достойны вытирать носики только русалки, а для простых смертных он не подходит. Его голубые глаза остановились на белоснежной скатерти, и я понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. К сожалению, оно произошло.
Я взорвался.
- Послушай,- сказал я,- я тебя привел в этот дом, и я должен ответить за твое свинское поведение. Сию минуту извинись перед хозяйкой - и мы уходим. - Я? - с непередаваемым презрением воскликнул он.- Чтобы я извинялся? - Тогда я тебе набью морду,- сказал я. - Ты? Мне? Набьешь? - с еще большим презрением уже не сказал, а как-то гнусно пропел, провыл с иностранным акцентом королевич. Я бросился на него, и, разбрасывая все вокруг, мы стали драться как мальчишки. Затрещал и развалился подвернувшийся стул. С пушечным выстрелом захлопнулась крышка рояля. Упала на пол ваза с белой и розовой пастилой. Полетели во все стороны разорванные листы Рахманинова, наполнив комнату как бы беспорядочным полетом чаек. Лада в ужасе бросилась к окну, распахнула его в черную бездну неба и закричала, простирая лебедино-белые руки: - Спасите! Помогите! Милиция! Но кто мог услышать ее слабые вопли, несущиеся с поднебесной высоты седьмого этажа! Мы с королевичем вцепились друг в друга, вылетели за дверь и покатились вниз по лестнице. Очень странно, что при этом мы остались живы и даже не сломали себе рук и ног. Внизу мы расцепились, вытерли рукавами из-под своих носов юшку и, посылая друг другу проклятия, разошлись в разные стороны, причем я был уверен, что нашей дружбе конец, и это было мне горько. А также я понимал, что дом соратника для меня закрыт навсегда. Однако через два дня утром ко мне в комнату вошел тихий, ласковый и трезвый королевич. Он обнял меня, поцеловал и грустно сказал: - А меня еще потом били маляры. Конечно, никаких маляров не было. Все это он выдумал. Маляры - это была какая-то реминисценция из "Преступления и наказания". Убийство, кровь, лестничная клетка, Раскольников..."
Очень миленькая сцена, нэ? Как говорила одна знакомая моей семьи (по рассказам отца), знавшая Есенина "Сережка? Алкоголик и человек, не умеющий себя вести." (не дословно, но смысл именно тот). Другими словами "Хулиган и невоспитанный тип" (с) Очень приятно читать стихи человека, который тебе в скатерть сморкается. А вот слова любившей его Дункан:
"Айседора садится на диван рядом со мной и заводит разговор — о себе и обо мне. Очень женский, очень интимный разговор.
— Как хорошо, что с вами можно говорить по-английски. Ведь друзья Есенина ни слова, кроме как на своем языке, не знают. Это страшно тяжело. И надоело. Ах, до чего надоело! Он самовлюбленный эгоист, ревнивый, злой. Никогда не выходите замуж за поэта, — неожиданно советует она мне.
Я смеюсь:
— Я уже жена поэта.
Она неодобрительно качает головой:
— Пожалеете, и как еще, об этом! Вот увидите! Поэты — отвратительные мужья и плохие любовники. Уж поверьте мне. Хуже даже, чем актеры, профессора, цирковые борцы и спортсмены. Недурны — военные и нотариусы. Но лучше всех — коммивояжеры. Вот это действительно любовники. — И она начинает восхвалять качества и достоинства коммивояжеров.
— А поэты, — продолжает она, — о них и говорить не стоит — хлам! Одни словесные достижения. И большинство из них, к тому же, пьяницы, а алкоголь, как известно, враг любовных утех."
Есенин - один из самых ярких примеров. Можно многое было бы сказать и о Гиппиус, и о Маяковском, и о Бунине, Мережковском, Бальмонте, Брюсове, Белом, Северянине... Горького я вообще не упоминаю, вот уж кто был абсолютно нечистоплотным душевно человеком... не говоря уж об околотворческой клике, которая неизбежно собирается вокруг любого талантливого человека и о которых тот же Есенин говорил: "Помнится, в то утро королевич привел с собой какого-то полудеревенского паренька, доморощенного стихотворца, одного из своих многочисленных поклонников приживал, страстно в него влюбленных. Кто-нибудь из них повсюду таскался за королевичем, с обожанием заглядывал ему в глаза, как верный пес, и все время канючил, прося позволения прочитать свои стихотворения. Королевич обращался с ними грубо и насмешливо, не стесняясь в выражениях: - Ну чего ты за мной ходишь? Может быть, ты воображаешь себя замечательным талантом-самородком вроде Алексея Кольцова или Никитина? Так можешь успокоиться: ты полная бездарность, твоими стихами можно только подтираться, и то поцарапаешь задницу. Ну? Не пускай сопли и не рыдай. Москва слезам не верит. Поворачивай лучше оглобли и возвращайся в деревню землю пахать, вместо того чтобы тут гнить. Все равно ни черта из тебя не получится, можешь мне поверить. Хоть, по крайней мере, не мелькай перед глазами, ступай в угол и молчи в тряпочку. Тоже мне гений! Знаешь, сколько ты мне стоишь? И на кой черт я тебя, дурака, пою-кормлю. Жалкий прихлебало! В те годы развелось великое множество подражателей королевичу, приезжавших из деревни в Москву за славой. Им казалось, что слава королевича легкая, дешевая. Королевич их презирал, но все же ему льстило такое поклонение. Кажется, ни один из этих несчастных, свихнувшихся на эфемерной литературной славе королевичевских эпигонов так и не выписался в сколько-нибудь приличного поэта."
Нельзя рассматривать картины импрессионистов вблизи - не увидишь ничего кроме разноцветных мазков краски. "Лицом к лицу - лица не увидать. Большое видится на расстояньи." Вот и я предпочитаю... на расстоянии.

Пишет  Эрл Грей:

Фэндом: Аи но Кусаби
Автор: Эрл Грей
Жанр: Затрудняюсь определить

О Катце

читать дальшеВ этом тексте речь у нас пойдет в особенности о Катце. Почему Катце, спросите вы, кто такой Катце по сравнению с титаном духа Ясоном Минком и гигантом мысли Раулем Амом, лично известными в лицо и спину всему прогрессивному человечеству в окрестностях одной ничем не примечательной звезды? А тем не менее речь все равно пойдет о Катце. Даже несмотря на то что неподалеку упорно маячит такой, откровенно говоря, не титан, но тоже очень ничего себе Рики Дарк, легендарный вожак бизонов. И «Бизонов» тоже.
Катце сам не возражает против речи в его пользу, отмечая, тем не менее, что подобная популярность чревата неприятностями.
Катце водится в южной части Кереса с незапамятных времен. Точнее, незапамятные времена начались там тогда, когда титан духа Ясон Минк выгнал Катце из фурнитуров и тем самым предопределил на годы направление развития черного рынка Амои. С некоторых пор незапамятность времен в этой части Кереса скрашивается появлениями то Рики Дарка, то его тени и правой руки Гая, то некоего блонди, пожелавшего остаться неизвестным.
Катце – далеко не титан духа, однако у него непроницаемое лицо, худые белые руки, широкие свитера, неизменные сигареты и умные мозги под темно-рыжими волосами. Все это, конечно, не тянет на секс-символ Кереса, зато тянет на «Мистер мозг Кереса» и позволяет Катце исчезать, когда надо, и появляться, когда не надо, талантливо сгребая тонны кредитов с мало-мальски пригодной для того поверхности, неважно горизонтальной, вертикальной или под углом в 45 градусов.
В процессе загребания кредитов Катце нажил некоторое количество недругов, описывающееся формулой n+ ∞. В настоящий момент один из них крадется к логову Катце, сжимая в одной руке пистолет, в другой носовой платок, ибо сезонный насморк не милует никого, хотя бы и в южном Кересе, невзирая на отсутствие медицинской страховки. Но чу! С ревом и топотом по улице проносятся «Бизоны» на своих байках. Они не осведомлены о местонахождении логова Катце, иначе поостереглись бы тут шуметь, за исключением Рики Дарка, который как раз в курсе и хотел бы узнать, кто там сидит у Катце вечерами, ибо Рики Дарка грызут не только блохи, но и смутные подозрения.
Стадо «Бизонов» артистично сшибает крадущего с пистолетом в одной руке (и носовым платком в другой) Кацтева недруга на не слишком чистую почву Кереса и, посчитав свою миссию выполненной, с тем же ревом уносится в голубые дали Мидаса. Блонди, пожелавший остаться неизвестным, выходит из дверей квартиры Катце и видит, как лежащий в пыли на брюхе человек двумя руками держит направленный на него пистолет…
Блонди, пожелавший остаться неизвестным и пока оставшийся таковым для человека с пистолетом, быстро делает шаг назад и закрывает дверь, отгораживаясь тем самым от выстрела.
Меж тем Рики Дарк выруливает из-за угла и успевает увидеть смутную тень пожелавшего остаться неизвестным блонди. Он с облегчением узнает в тени гиганта мысли, а не ожидаемого титана духа. У Рики резко отлегает от сердца все, что к нему ранее прилегало, и облегчение плавно переходит в приступ слабости. Он опускается на почву… упс… на лежащего недруга Катце, надежно блокируя своим тощим задом руки с пистолетом. В этот момент дверь Катце открывается снова (я это уже вю, думает недруг), и на пороге воздвигается гигант мысли с Катцевым пистолетом в одной руке и Катце в другой, тщетно пытающимся вернуть оружие себе.
- О, Дарк, - Катце совершенно не изменяется в лице, благодаря чему умудряется выигрывать в покер каждую субботу, - держи его так. Я сейчас.
Блонди, пожелавший остаться неизвестным, берет на мушку обоих монгрелов, причем заметно, что с большим удовольствием он целил бы именно в Рики Дарка, но по некоторым обстоятельствам это невозможно.
Катце выуживает из карманов широкого свитера пару наручников и защелкивает их на лапищах недруга. Самому Катце благодаря его узким худым рукам эти наручники великоваты, но он благоразумно никому об этом не рассказывает.
- Можешь отпустить, - командует Катце. – Итак, ты, Дарк, сегодня спас жизнь Р-р-р-р… некоему блонди, пожелавшему остаться неизвестным (кстати, советую тебе не узнавать его как можно дольше), и он, конечно, тебе благодарен. Благодарен, - с нажимом повторяет Катце, благодаря своим умным мозгам под темно-рыжими волосами давно уже просекший немотивированную неприязнь блонди, пожелавшего остаться неизвестным, к главарю «Бизонов» и пистолет в руке этого блонди, направленный в сторону Дарка.
- Благодарен, - мрачно повторяет блонди, пожелавший остаться неизвестным, и отдает бесполезный пистолет Катце. – Можешь возвращаться в Эос… если пожелаешь.
Худые белые руки Катце привычно задерживаются на рукаве блонди, пожелавшего остаться неизвестным перед тем, как тот садится в машину.
Рики Дарк привычно запрыгивает на байк и отчаливает в неизвестном направлении – высматривать титана духа на узких улицах Мидаса.
Недруг привычно ждет расправы.
Катце закуривает.

URL записи

мое проклятие от которого в жизни не откажусь! Скорее бы приехали оба моих рыжих Скучаю я по этим чертям - сил нет!!!

Собираюсь в октябре в Питер. В конце, наверное. Скучаю я по этому городу. Он мой. Самый "мой" город из всех, в которых я когда-либо был. В нем есть какое-то величественное спокойствие и тайна и загадка, но которая не требует разгадок... может быть никогда. Загадка которая должна остаться неразгаданной. Город с безуминкой, с сумашествинкой.

В Петербурге мы сойдемся снова
Словно солнце мы похоронили в нем.

Я не люблю Мандельштама, но эти строки очаровали меня в свое время. Нет, даже не очаровали, они прозвучали как заклинание, как данность, констатация, приговор. Мой приговор. В нем есть именно это "похороненное солнце". Не стоящее в зените, не зашедшее за горизонт, а именно похороненное. Для меня он Петербург, не Ленинград, не Питер, а именно Петербург. Это не город Петра и не город Пушкина, Гоголя, а город серебряного века, с его мистицизмом, какой-то свихнутостью, почти болезненной, то, что называется декаданс - упадок, но мне больше нравится слово вырождение. Красота умирания, увядания, смерти. На грани, за которой разложение, но еще не переступившее эту грань, когда отвратительные и неумолимые физические законы тления еще не тронули умершего и он, кажется, своим молчанием, неподвижностью, исказившимися, уже полузнакомыми тебе чертами кажется может рассказать о тайне не загробной жизни, но о тайне смерти, самого процесса перехода. Когда, по поверьям, душа уже отлетела от тела, но находится где-то рядом и все еще присутствует рядом с тем, кто был ей близок и к тому, в чем она жила.

Ночь светла, и небо в ярких звездах.
Я совсем один в пустынном зале;
В нем пропитан и отравлен воздух
Ароматом вянущих азалий.

Я тоской неясною измучен
Обо всем, что быть уже не может.
Темный зал - о, как он сер и скучен!-
Шепчет мне, что лучший сон мой прожит.

Сколько тайн и нежных сказок помнят,
Никому поведать не умея,
Анфилады опустелых комнат
И портреты в старой галерее.

Если б был их говор мне понятен!
Но увы - мечта моя бессильна.
Режут взор мой брызги лунных пятен
На портьере выцветшей и пыльной.

И былого нежная поэма
Молчаливей тайн иероглифа.
Все бесстрастно, сумрачно и немо.
О мечты - бесплодный труд Сизифа!

Москва слишком... живая для меня. В ней та отвратительная живость которую так не любил Сологуб. Бунин говорил, что выражение "кровь с молоком" - отвратительно, ну что за словосочетание? Вот Москва - кровь с молоком. Я не люблю такого. Не могу сказать, чтобы я не любил Москву, но Петербург меня успокаивает. Когда я туда приезжаю, он кажется слишком неспешным, но меня это не раздражает так, как например в Киеве. Этот город чуть застывший и в то же время прячущий столько интересного, того, что от него не ожидаешь совсем. Все равно как увидеть солидного такого мужчину, государственного деятеля (именно государственного деятеля, не чиновника), при взгляде на которого и мысли не возникнет, что он может допустить что-то отклоняющееся от общепринятых норм, всегда в классических, прекрасно сшитых костюмах, строгого, правильного, и вдруг выяснить, что с другой стороны отворота лацкана его дорого пиджака приколот... ну пусть будет значок со слэшкона Хотя тут другое сравнение, наверное это не значок со слэшкона, а что-нибуть от готов или металлистов или знак какого-нибудь тайного общаства Не массонов, а чего-то совсем неофициального. Услышать от такого человека рассказы о диггерских походах, увидеть как он переодевается в ролевой костюм Джека Воробья... и полностью соответствует этому образу. Питер для меня - город, который сначала кажется королем, но потом оказывается, что это шут. Тот самый мудрый, не всегда добрый, язвительный шут, что сидит у ног короля или таится за спинкой его трона. Джокер, трикстер и при этом - серый кардинал. Шико. Город - точка перехода. Одна большая точка перехода.
Люблю.

пробило меня что-то на творчество. В смысле сделать что-то собственными лапками. Так как Катце в гостях и шить ничего я на него пока не могу - вцепился в бисер. Благо давным-давно обещал сестре галстук. Сижу сейчас вот на работе и мечтаю о том, как прибегу домой и буду доделывать. Потом еще за что-то возьмусь, благо есть кому и куча задумок не воплощенных. Люблю смотреть на что-то, сделанное своими руками и видеть что сделано реально хорошо (я не хвастаюсь, я действительно умею это делать, благо учили, могу даже этим на жизнь зарабатывать, если бы духу хватило предложить кому-то купить мои вещи). Причем ношу сделанное редко, обычно оно так и валяется, потому как я редко делаю украшения в своем стиле, предпочитаю что-то нежное и романтичное, а из набора моих стилей самый романтичный - деловой. Вот и валяется все это по всему дому, я время от времени на это натыкаюсь. Но как же приятно перебирать бисеренки и камушки, смотреть как россыпь разноцветного стекла превращается в что-то красивое...
Вообще странно, я уже давно не мог заставить себя за это взяться, а сейчас что-то потянуло снова...
Надо бы подумать толком и набросать что-то сестре. Вот только жемчуг, который я хочу, дорогой. Ладно, до лета успею надеюсь

Пишет  vivianne_undo:

фик
драббл для nover, которая тонко намекнула на катцулей

В его пачке всегда есть одна сигарета, отличающаяся от других цветом – привычка, связанная с опасностями когда-то полулегального существования. Привычка, которой много лет.
Он много курит. Он лечит сигаретами расшатанные нервы, одиночество и свои страхи.
Но всегда тщательно выбирает для себя сигарету, не выхватывая ее наугад.
Он не хочет уйти раньше времени.
Ведь у него есть мечта, ради которой он стремится жить и выжить.
Всего лишь увидеть, как теплеют изумруды ледяных глаз, ощутить краткие касания к своим волосам и прошептать, как когда-то: «Ты не один, Рауль…»
(с) я

URL записи

Пишет  Darian Kern Rannasy:

... В снах утра и в бездне вечерней // Лови, что шепнет тебе Рок...
©В. Брюсов

URL записи